Вячеслав Андреевич Фёдоров (1918 - 1985). Живопись

27 ноября в 17.30 открывается выставка живописи заслуженного художника РСФСР Вячеслава Андреевича Фёдорова (1918 — 1985). Выставка посвящается 80-летию Великой Победы. Вход свободный.

Заслуженный художник РСФСР Вячеслав Андреевич Фёдоров родился 21 декабря 1918 года.

Отец предпочитал чрезвычайно темпераментный метод письма. Он был крупным человеком, а из-за болезни сердца двигался неспешно, часто останавливаясь и подолгу отдыхая. Но все менялось, когда в его руках оказывались кисти, особенно, если писался натурный этюд.

Размер не имел никакого значения, он мог писать работу чуть больше спичечного коробка, а мог прямо в поле "распахивать" холст метр двадцать на два. Не имело значение и то, что было в руках - кисти, мастихин, тряпка; отсутствие кистей, мастихина, тряпки. Однажды отец просто забыл дома помытые кисти, но вернулся с сеанса с законченным холстом, виртуозно сотворенным пальцами, ладонью, тряпкой и пучком травы…

Смотреть на его работу было сродни посещению хорошего концерта или спектакля. Живопись совершенно преображала отца, сердечная боль отступала, и он полностью погружался в творческий транс. Часто, находясь рядом с ним на этюдах, я просто переставал работать и только наблюдал. Особенно, если писался большой формат. Во время живописи он как-то пытался объяснить свои действия, мысли, движения. Иногда очень противоречиво, как и все в настоящем Творчестве, но все же довольно стройно, как я понимаю это спустя столько лет. Один из его товарищей как-то рассказывал мне про свое хождение с отцом на этюды. Пытаясь познать его метод, он стал повторять за батей движения и приемы, но был совершенно сражен, когда отец, заметив это, рассмеялся, снял холст с этюдника и стал возить им по осенней высохшей траве, облетевшим листьям и оголенным веткам:

- Смотри, Миша!.. Природа сама за меня пишет…

Этюд получился мастерски-виртуозным, завершая его отец просто брызнул грязным разбавителем с кистей. Капли легли, по заверениям товарища, как будто в ожидавшие их места.

Художники на Академической даче звали отца "Славка-колдун", как за необычную технику живописи, так и за знания изменений природных состояний. Ранним солнечным июльским утром, сразу после завтрака, мы шли с ним в ближайшее поле. На дороге стоял автобус, куда загружали этюдники и холсты живописцы, собравшиеся на этюды в село Дуброво, располагавшееся в двенадцати километрах от Академички.

- Слава!.. А ты куда это?.. С нами не поедешь?..

- Поезжайте-поезжайте... Через два часа пойдет дождь, а, пожалуй, даже ливень…

- Да брось ты!.. Тоже мне, Гидрометцентр... Ни облачка на небе-то... Скажи лучше — лень!..

- Поезжайте-поезжайте…

Я недоумевал. Не видно было ни одного признака надвигавшейся смены погоды.

- А ты, сынок, на ваньку-мокрого посмотрел?.. А то, что росянка закрылась, - не заметил?.. А лягушки концерт в болоте закатили?.. А уборной с вечера пахнуло?.. То-то…

Но я, дубина стоеросовая, вообще не придал значение этим мелочам... Мы едва успели написать в поле по блиц-этюду, как начался мелкий дождик, в мастерскую мы вбежали под шум серьезного ливня. Живописцы, насквозь промокшие в Дуброво, с остервенением гудели: "Славка-колдун!.."

Его прогнозы практически всегда сбывались... Славка-колдун... Мужики в Желнихе говорили ребятишкам и женам:

- Андреич в лес в плаще с корзиной пошел... Значит, жди слой грибов... Завтра - марш в бор к Подсосонью…

Батя приходил домой с полной корзинкой, вызывая лютую зависть у старух, знатных ходоков по лесам. Он настолько хорошо изучил приметы и неуловимые признаки, что всегда возвращался с дарами природы даже в новых, неизведанных местах.

Однажды мы писали с ним в поле за деревней Кишарино огромный нескошенный цветущий луг, озеро за ним и бор на том берегу. Над всем этим великолепием свободно шли облака начала августа, подгоняемые северо-западным ветром. Все указывало на приближение затяжных дождей. Отец взялся за большой холст, метр на полтора, я писал картонку двадцать на сорок. Как он управится? Скоро же дожди…

- Скоро дожди... Успеть бы... Хотя думаю, - сегодня завершу... Дай ультрамарин... Ай-яй-яй... Хорошая краска!.. А черная?.. Да без нее такое небо не написать... Не написать... Ну и что, да пусть отрицали и отрицают... Импрессионисты и Сезанн?.. Да, это величайшие живописцы... Ну а кто ж спорит... А вот Валентин Серов говорил, что черная в палитре - как виолончель в оркестре... Да... Куда ж без виолончели?..

Он бросал мне выдавленный до конца тюбик ультрамарина. Я тупо рассматривал его и машинально клал в этюдник.

- Вот смотри... Легато, как в музыке... А здесь, мастихином - нон-легато... Сейчас я вот этой кисточкой - стаккато... А это у тебя колонок откуда?.. Дай-ка, дай-ка... Ага…

- Па!... Ну а это - что-о??!!

- Это?... Ну конечно пиццикато... Да вообще, правильно тут Рейхет после коньяка сказал - охра, английская красная, кость жженая и белила, ну, может быть - ультрамарин - достаточно для живописи... Ты видал, как он пишет?.. Что творит!.. Гений... Дай мне, сынок, кобальт зеленый светлый и лимонный…

- Так ведь сам сейчас про Рейхета говорил…

- Так я и не Рейхет…

Разговор продолжался весь сеанс. Отец темпераментно барабанил и елозил кистями, мастихином, тряпками, руками и еще Бог знает чем по полотну, постоянно отбегая назад, прищурившись и сильно наклонив голову набок, рассматривая издали свою работу. Я пыхтел над картонкой. Батя вытоптал в процессе письма приличную поляну, я так ни разу и не поднялся с раскладного стульчика. У меня получился Настоящий-Этюд-Как-Учили, с голубыми далями, зеленым лугом, белыми цветами на мазистом переднем плане. Отец сварганил что-то необычное, с лиловым дальним планом, бешеными облаками и охристыми травами, да еще повсюду эти удары невероятных серых оттенков.

- Серебристей, серебристей надо... Иногда — золотистей…

"Ерунда какая-то", - подумал я…

Через две недели, во время дождей, счистил-таки свою дурацкую картонку, чем удивил отца.

- Зря... Неплохой был этюд…

Сейчас, когда сильно повезет, любуюсь иногда тем отцовским холстом в фондохранилище Музея или на какой-нибудь чрезвычайно редко случающейся в наше авангардное время выставке Настоящей Живописи. Хотя один уважаемый абстракционист как-то сказал про отцовское искусство:

- Он - наш! У него вся живопись по сути - ковер абстрактных картин, сложившийся, словно пазл, - в реализм…

А я думаю, папа был просто Художником.

А.В. Федоров, художник